«Штурмфогель» без свастики - Страница 44

Таранным ударом полевая армия Паулюса и танковая Гота прорвала Юго-Западный фронт русских и ринулась на восток.

1

На утро 18 июля 1942 года Мессершмитт назначил новое испытание «Штурмфогеля», но его задержали дела в Берлине, и в Лехфельд он приехал лишь к вечеру. Сам Зандлер без главного конструктора проводить испытания «Штурмфогеля» на этот раз не решился. Мессершмитт вернулся из Берлина в самом радужном настроении.

— Профессор, скоро я вам смогу предоставить отпуск, — объявил он Зандлеру, — вы поедете в Швейцарию или на Средиземное море.

Зандлер в недоумении потер свой шишковатый лоб:

— Я не понимаю вас, господин конструктор…

— Скоро поймете. На Востоке у нас идут дела превосходно, с Россией к началу зимы все же мы покончим, а потом, дорогой профессор, очередь за Индией, Америкой, даже Южной…

— Тогда придется свернуть работы над «Штурмфогелем»? — уныло протянул Зандлер.

— Наоборот! — Мессершмитт возбужденно прошелся по бетонной полосе. — «Штурмфогель» — это прародитель тех самолетов, которые я вижу в будущем. А те машины будут иметь стремительную скорость, может быть сверхзвуковую, и огромную бомбовую нагрузку! Они сотрут в пыль все небоскребы янки.

Зандлер подумал, что Мессершмитт, очевидно, в Берлине был на каком-то заседании, где обсуждались новые перспективы, открывающиеся перед авиапромышленниками.

«Штурмфогель» стоял на краю аэродрома. Около него утро и день возились инженеры и механики. Все было проверено и перепроверено, но они не могли уйти от самолета по той лишь причине, что вложили в «Штурмфогель» слишком много своего труда.

Мессершмитт и Зандлер повернули к самолету.

— Разрешите начать испытания? — спросил Зандлер.

— Разумеется, но перед этим я хочу поговорить с пилотами Вайдеманом и Пихтом.

Зандлер послал за ними механика.

Мессершмитт оглядел пилотов с явным удовольствием:

— Как вам нравится работать у меня, господа?

— Благодарим, господин конструктор, — ответил Вайдеман.

— Я придумал такую штуку… Если «Штурмфогель» взлетит, то со стороны в воздухе за ним будет присматривать другой пилот. Вы, Пауль.

— Понятно, — кивнул Пихт.

— А вы, Альберт, по расчетам, очевидно, взлетите вот здесь. — Мессершмитт топнул по бетонке. — По расчетам… Но, к несчастью, иногда бывает, что и мы, конструкторы, ошибаемся.

Вайдеман криво усмехнулся. В душе он недолюбливал и конструкторов и инженеров. Ему казалось, что они слишком много времени проводят за бумагами, а не около своего самолета. Но Мессершмитт в это время глядел за аэродром, туда, где начинался кустарник.

— Надеюсь, прошлой ошибки не повторится. Ребятишки Юнкерса сделали, кажется, неплохой мотор… Можете готовиться к полету.

— «К несчастью», «кажется»… — проворчал Пихт, когда они с Вайдеманом отошли. — Не завидую тебе, Альберт. Когда-нибудь ты наладишься в лучший мир.

Вайдеман шел задумавшись.

— И там передашь богу привет от меня, грешника, — продолжал Пауль.

— А бог есть? — вдруг серьезно спросил Вайдеман.

— Нет, бога нет, — ответил Пихт.

Вечером Вайдеман зашел в ресторан «Хазе» и там встретил Пихта. Несколько рюмок он выпил одну за другой и захмелел.

— Пожалуй, хватит, Альберт, — остановил его Пихт, — тебе ведь завтра лететь.

— Чепуха! «Штурмфогель» взлетит у меня, как стрекоза.

— Ну, тогда выпьем за то, чтобы ты завтра не сломал себе шею.

— Если признаться по совести, я все-таки боюсь этой машины, Пауль, — нахмурился Вайдеман и опустил голову. — Я не знаю, когда она начнет взбрыкивать, Я делал на ней подлеты. Треску много, а сил нет.

Пихт подлил вино в рюмки:

— Это я виноват, что впутал тебя в эту историю.

— Брось… Это все же лучше, чем на фронте. Здесь мой враг — мой же самолет… Я не знаю, в какой момент он подставит подножку.

Вайдемана уже заносило, и он начинал повторяться. Вдруг Пихт заметил Гехорсмана, который решительно пробирался через толпу танцующих к их столику. Добравшись наконец, он шумно засопел:

— Господа, завтра полеты, а вы…

— Пошел вон, рыжий пес! — закричал Вайдеман.

— Как вас развезло. А ну, вставайте!

Огромными руками, как клешнями, Гехорсман обхватил Вайдемана и потащил к выходу. Пихт отворил дверцу своего «фольксвагена». Гехорсман приложил ко лбу Вайдемана платок и вылил на голову остатки сельтерской. Тут Вайдеман пьяно всхлипнул:

— Милый рыжий песик, ты всегда шел со мной рядом. Испания, Польша… Господи, я никогда не мог пожаловаться на мою машину. Я знал ее каждую косточку. Ты истинный немецкий мастер. Такие вот руки, — Вайдеман попытался схватить руку Гехорсмана, — всегда умели держать молот и винтовку… Дай я тебя поцелую, рыженькая моя собачка…

— Хватит лизаться, — легонько отталкивая Вайдемана, проворчал Гехорсман. — Я тебе не девчонка, а отец семерых детей.

— А где они?

— Солдаты фюрера, бьют русских…

— Дай мне еще выпить за твоих солдат, Карл.

— Э, нет. Я провожусь с вами всю ночь, но к утру сделаю трезвым, как стеклышко…

Потому, что вчера перепил, Вайдеман и был в миноре.

— «К несчастью», «кажется»… — повторил Пихт, явно смакуя слова Мессершмитта.

— Чего ты заладил одно и то же? — раздраженно спросил Вайдеман.

— Когда-нибудь мне придется раскошеливаться на цветы к гробу лучшего друга…

— Прекрати! — оборвал Вайдеман, кривясь от головной боли. — Что-то я все хуже и хуже стал тебя понимать.

Пихт и сам почувствовал, что сказал не то.