«Штурмфогель» без свастики - Страница 22

5

Через неделю «Штурмфогель» был отремонтирован. На нем установили новые двигатели, которые снова прислала фирма «БМВ» взамен выбывших из строя. В носовую гондолу, предназначенную для пушек, был поставлен обычный поршневой мотор «Юмо-211» — он должен был помочь «Штурмфогелю» оторваться от земли.

Мессершмитт вместе с Зандлером осмотрел самолет и бросил недовольно:

— Не курица и не самолет.

— Зато на нем испытателя не постигнет неудача, — сказал Зандлер.

Он хорошо знал, что от конструктора зависит жизнь пилота. Это жило в его сердце, в его мозгу, когда он обдумывал, рассчитывал, строил, отделывал самолет. Мессершмитт же больше заботился об удаче или неудаче собственного имени, хотя безразличие к судьбе испытателя не мешало ему бросать превосходные идеи. Шеф прошел на взлетную полосу и широкими шагами измерил ее длину:

— Мала площадка, профессор. Ее надо удлинить по крайней мере на пятьсот метров.

Он остановился у того места в кустарнике, где увяз Вайдеман, и круто обернулся к Зандлеру:

— А не находите ли вы, профессор, ошибки в том, что у «Штурмфогеля» центровка рассчитана на заднее колесо?

— Вы хотите сказать, что это сильно увеличивает угол атаки крыла на взлете?

— Вот именно!

Зандлер в который раз поразился проницательности конструкторской мысли у этого суховатого, резкого человека с рубленым удлиненным лицом, высоким лысеющим лбом.

Мессершмитт остановил взгляд на Зандлере:

— Вам не хватает, профессор, широты, размаха, смелости, что ли. А у нас смелость — первый шаг к успеху.

«Но вы в случае неудачи теряете лишь немного денег, с меня же снимете шкуру», — подумал Зандлер.

— Хорошо, я рассчитаю и попробую несколько переместить центр тяжести, — произнес он вслух.

— Рассчитывайте, — разрешил Мессершмитт. — Только поскорей!

…А еще через две недели, 4 апреля 1941 года, капитан Вайдеман поднял «Штурмфогель» в воздух. Покрашенный в серебристый цвет самолет, треща мотором и воя двумя турбореактивными двигателями, подскочил вверх, низко прошел над аэродромными бараками, развернулся и сел. Наберет ли он когда-нибудь большую высоту и сможет ли выполнять фигуры высшего пилотажа — этого еще никто не знал. Но первая победа была одержана.

К полету Вайдемана можно было бы применить слова парижских газет, которые когда-то писали о том, что Блерио перелетел Ла-Манш, «не касаясь ни одной частью аэроплана поверхности моря».

Альберт выскочил из кабины и радостно стиснул попавшего под руку механика Карла:

— Полетел, полетел «Штурмфогель»! Видал, Гехорсман?!

— Отчего же ему не полететь, — проворчал Карл.

— Вечно ты недоволен, рыжий дьявол! — засмеялся Вайдеман, шутливо хлопнув по голой рыжей груди механика.

Зандлер, расчувствовавшись, пожал руку Вайдеману:

— Хоть курица, но полетела…

— С вас причитается, профессор, — поймал Зандлера на слове Вайдеман.

— Что делать… — развел руками конструктор. — Прошу сегодня вечером ко мне.

— Разумеется, с друзьями?

— Конечно.

После осмотра техники обнаружили, что сопло левой турбины наполовину расплавилось.

6

О чем может думать энергичная и миловидная двадцатитрехлетняя девушка, смахивая пушистой заячьей лапкой невидимую глазу пыль с полированной мебели в чужой квартире? О том, что свою квартиру она не стала бы заставлять подобной рухлядью? Но своя квартира, увы, недостижима даже в мечтах. Пожалуй, если почаще улыбаться господину…

Но нет, хоть и нетрудно прочесть все эти мысли на затуманенном девичьем лице, дольше подсматривать неприлично.

Сторонний наблюдатель, взявшийся бы разгадать нехитрый ход мыслей в хорошенькой головке фрейлейн Ютты, уже третий год работающей секретаршей у профессора Зандлера, был бы удивлен и возмущен, доведись ему на самом деле узнать, о чем же размышляет фрейлейн Ютта во время ежедневной уборки. Возможно, что он даже забросил бы все свои дела и разыскал среди жителей Лехфельда некоего господина Зейца. Того самого Зейца, что носит на черном мундире серебряные нашивки оберштурмфюрера. Впрочем, Зейц не единственный гестаповец в городе… Так или иначе, но ни стороннему наблюдателю, ни господину Зейцу, ни даже фрейлейн Эрике, хозяйке и лучшей подруге Ютты, не дано знать, о чем размышляет она в эти полуденные часы.

И все потому, что фрейлейн Ютта не забивает свою голову пустыми мыслями о мебели и женихах. Смахивая пушистой лапкой пыль, она усердно упражняется в переводе газетного текста на цифровой код пятеричной системы. Подобное занятие требует от девушки исключительного внимания, и, естественно, она может и не услышать сразу, как стучит в дверь нетерпеливая хозяйка, вернувшаяся домой с городских курсов домоводства.

— О Ютта, ты, наверное, валялась в постели! Убралась? У нас будет куча гостей. Звонил папа. Он привезет каких-то новых летчиков и господина Зейца.

— Как! Наш добрый черный папа Зейц?! Эрика, быть тебе оберштурмфюрершей. Будешь носить черную пилотку и широкий ремень.

— Когда я вижу черный мундир, моя душа трепещет, — в тон Ютте сказала Эрика. — Но Зейц… Он недурен, не правда ли?.. Есть в нем этакая мужская грубость…

— Невоспитанность…

— Нет, сила, которая… выше воспитания. Ты придираешься к нему, Ютта. Он может заинтересовать женщину. Но выйти замуж за гестаповца из нашего города? Нет!

— Говорят, у господина Зейца влиятельные друзья в Берлине.

— Сидел бы он здесь!

— Говорят о неудачном романе. Замешана жена какого-то крупного чина. Не то наш петух ее любил, не то она его любила…